Наль Подольский

КНИГА ЛЕГИОНА

2.

Сидя в полупустом вагоне электрички и мысленно подводя итоги этой короткой загородной прогулки, Марго в общем осталась довольна собой. Ничего лишнего не обещала, не отвергла заранее  возможный заработок, что расценила как маленькую победу над собственной строптивостью, и в значительной мере удовлетворила свое любопытство.

Дома она, как обычно, скоротала остатки вечера за телевизионным сериалом и скромным ужином, подкрепленным несколькими рюмками водки. А потом, уже собираясь ко сну, после душа, в ванной, не успев даже обтереться полотенцем, принялась рассматривать себя в зеркале, что за нею до сих пор никогда не водилось. Ведь совсем не уродина, если разрисоваться, как надо, можно и за шлюху сойти, а мужики не обращают внимания. Вроде бы, все на месте, и грудь в порядке. Худощава, конечно, вон, ключицы торчат, но и это другим-то женщинам не мешает. А что возраст под сорок - так еще же не сорок... да и вообще... к Лолке, небось, и за сорок будут липнуть, что мухи... если до сорока доживет. Стоп, с чего это ей пришло в голову?.. Хотя, естественный ход мысли. Если смерть вокруг нее топчется все да топчется, то когда-нибудь, рано ли, поздно, и на нее наступит. Да и черт с ней, с Лолкой, о себе бы подумать... В чем же все-таки дело... выражение лица? Да, пожалуй... отчужденное, настороженное - это определенно отпугивает. Детдомовское наследство... Она попробовала небрежно улыбнуться, и ничего не вышло: на губах улыбка, а глаза все равно угрюмые. Забавно все-таки: если у тебя нос не такой, можно пластическую операцию сделать. А выражение глаз - какой хирург сможет подправить?

Уже в постели, отложив детектив, где какой-то Стив и какая-то Рут без конца прятали какие-то деньги, она, засыпая, подумала, что завтра приедет с дачи ее сожитель, и в голову не будут лезть дурацкие вопросы, хотя с ним вдвоем не намного веселее, чем в одиночестве. И еще подумала, что если бы он вдруг объявил, что решился наконец на развод и хочет ее, Марго, взять в жены, то она бы совсем не обрадовалась и, скорее всего, отказалась.

Лола почти месяц не давала о себе знать, и Марго редко о ней вспоминала. Начался сезон отпусков, и начальство свалило на Марго кучу утомительных дел. От этой однообразной рутины она чувствовала себя отупевшей и находила в этом странное удовлетворение. И когда в один из вечеров, дома, она услышала в телефонной трубке знакомый детский голосок, ее охватило раздражение, но она не дала его почувствовать собеседнице, ибо это было бы непрофессионально.

Пунктуально выполняя рекомендацию Марго, Паулс доставила ей нотариально заверенные стенограммы своих бесед с психиатрами. Несмотря на острый недостаток времени, Марго ознакомилась с ними - содержание приблизительно соответствовало тому, что рассказывала ей сама Лола. Марго не поленилась навести справки - ей сказали, что подпись каждого из этих специалистов значит больше, чем заключение любого консилиума. И обе знаменитости своим авторитетом не только удостоверяли психическую полноценность Паулс, но и совершенно серьезно обсуждали ее фантазии, не считая их ни заведомым враньем, ни абсурдом.

Марго сама не ожидала, что эти несколько десятков страниц компьютерной распечатки, зачем-то переплетенные в виде двух аккуратных брошюр (проклятые буржуи, с жиру бесятся), внесут такую сильную смуту в ее внутренний мир. У нее не нашлось времени - более того, по-видимому, было нежелание, прикрытое отсутствием времени - проанализировать свое отношение к рассказу Паулс. Оказалось, она весь этот месяц пребывала в убеждении, что никаких стенограмм не увидит, а если увидит, то это будут утешительные беседы врачей с шизофреничкой, страдающей манией преследования. Потому она, собственно, и перестала вспоминать о Паулс, решив про себя, но не оформив в виде четкого умозаключения, что та - просто сумасшедшая. Что же касалось самоубийств, то вокруг сумасшедших всегда группируются странные совпадения, с чем Марго сталкивалась неоднократно, и видимо, это по-своему естественно. Теперь же в ее сознании поневоле происходила реанимация всей этой истории, сопровождаясь, увы, недоумением и растерянностью.

Она всегда считала самим собой разумеющимся, что то, чего нельзя потрогать, увидеть и зафиксировать, как бы и не существует, или, по крайней мере, без ущерба для дела может считаться не существующим. Это мировоззрение постоянно подпитывалось культом вещественных доказательств, бытующим в следственных органах и, объективно, безусловно необходимым. Один из первых наставников Марго, начальник следственной бригады, увлекался охотой и при всяком удобном случае любил повторять: "Нет такого зверя, который не оставлял бы следов". И Марго до поры до времени воспринимала это изречение как конечную мудрость.

Первая трещинка в умственной скорлупе Марго возникла при проведении следствия по одному из ее первых самостоятельных дел, юридически несложному, но причудливому и странному. На пригородной испытательной базе электромеханического объединения прямо в складском помещении сгорела кладовщица. Свидетелями события были сторож и его собутыльник, приведенный на рабочее место сторожем в нарушение должностной инструкции. Прокурор намекнул, что неплохо бы с этими двумя как следует разобраться и превратить их из свидетелей в обвиняемых, по принципу "больше некому". Но главным образом раззадорила прокурора абсурдность их показаний. Отоварившись в магазине сразу по открытии его с перерыва, они направились к складу. Войдя внутрь, они увидели Фроську посреди помещения. Приятель сторожа с ней поздоровался, она же ответила на приветствие и уронила на пол связку ключей. А когда нагнулась за ними, то ее охватил огонь, начиная с верхней половины туловища, причем пламя было голубоватое и шумящее, наподобие газовой горелки. Когда они, сорвав со стены огнетушитель и приведя его в действие, добежали до Фроськи, тушить уже было нечего. Сознавая бессмысленность своих действий, они вызвали пожарников и "скорую помощь". Первой приехала "скорая", экипажу которой была предъявлена еще теплая кучка золы и пепла, и врач, следуя правилам, позвонил в милицию. Вопреки гипотезе прокурора, Марго с помощью показаний продавщицы, кассира, диспетчеров "скорой помощи" и пожарников, а также хронометража на шестисотметровом пути от магазина до склада, как "дважды два" доказала, что активного участия в эпизоде эта парочка принять не могла. Но кучка пепла требовала хоть какого-то объяснения. Возникла версия об утечке газа из подвального газопровода, но в таких случаях происходит взрыв, а не локальное горение. Дотошная Марго обратилась за консультацией в крематорий и получила официальную справку, поразившую ее количеством калорий и кубометров газа, потребных для превращения человека в золу. Марго тогда как раз была замужем, и, стараясь помочь, муж принес ей журналы и книжки, как ей показалось, со слишком яркими для юридического источника обложками, где говорилось о случаях, в том числе и документированных, беспричинного или, по-научному, спонтанного самовозгорания людей. Ее начальник эту версию жестко забраковал, не пытаясь даже вникнуть в нее, и Марго его поняла: любое признание следственными органами возможности самовозгорания людей стократно опаснее самих возгораний. Вместо всякой фантастики начальник ей посоветовал увязать непонятное событие с имевшимися на складе баллонами кислорода - в случае утечки могло образоваться кислородное облако, погубившее кладовщицу. Дело пополнилось показаниями свидетелей о том, что Фрося много курила и всегда при себе имела сигареты со спичками. А справка из крематория была замена другой - из Военно-медицинской Академии, от профессора, авторитета по специфическому водолазному недугу, кессонной болезни и методам ее лечения, в частности - кислородной рекомпрессии. На основании, увы, не единичного печального опыта он утверждал, что в обогащенной кислородом атмосфере человек может вспыхнуть от самой ничтожной искры и сгореть мгновенно, словно охапка сухих листьев. Дело было закрыто, следственное заключение гласило: "несчастный случай", и Марго похвалили. Но она-то сама знала, что кислородные баллоны на складе хранились под замком в отдельной кладовой, что их вентили были опломбированы и что даже в маленькой закрытой кладовке не обнаружилось избытка кислорода в воздухе. Впоследствии память Марго вытолкнула эту историю, как психологически некомфортную, из постоянного мысленного обихода, но где-то в глубине сознания осел вывод о том, что нечто, противоречащее опыту и разуму, тем не менее может быть фактом.

Вторым делом, расширившим ее кругозор, было хищение ценных цветных металлов и связанные с ним незаконные банковские операции. Дело оказалось сложным и разветвленным, состоящим, по сути, из нескольких дел, по характеру и масштабу не укладывалось в компетенцию районной прокуратуры и, к большому удовольствию Марго, его забрала к себе ФСБ. Но кое-что для себя новое ей довелось узнать, и она успела многому удивиться. Если раньше при слове "хищение" ей представлялись заводские цеха или склады, подкупленная охрана и подозрительного вида люди, грузившие объект хищения в фургоны с фальшивыми номерами, то здесь все выглядело совершенно иначе. Трое из подследственных в процессе преступной деятельности не прикасались вообще ни к чему, кроме клавиатуры своих служебных компьютеров. Во время следственного эксперимента Марго наблюдала, как щуплый человечек в очках, не выпуская изо рта сигареты, щелкает клавишами, задумчиво пускает клубы дыма в экран монитора и набирает коды чужих банковских операций, а в результате за тридевять земель, невесть где, другие компьютеры переводят крупные суммы на указанные им счета или предписанным образом изменяют их реквизиты. Все это стало бы понятнее, если бы после этих перемещений какие-то люди в срочном порядке снимали гигантские суммы со счетов в банках и увозили мешки с деньгами в неизвестном направлении, но ничего подобного не происходило. Преступление начиналось и кончалось в компьютерах. Марго полностью доверяла экспертам, но никак не могла себя убедить, что имеет дело с полноценным преступлением. И уж совсем не по уму ей было понять, как эти оккультные операции увязываются с тем, что в конце цепочки, в данном случае в Калининградском порту, кто-то все-таки грузил реальные слитки иридия на реальный грузо-пассажирский теплоход, не подозревая при этом, что принимает участие в сложнейшей совокупности действий, именуемой "хищение в особо крупных размерах".

Марго облегченно вздохнула, когда перестала иметь отношение к этому делу, но вынуждена была признать, что преступление может совершаться вне материального мира, исключительно в информационной сфере, и только по специальной команде эта криминально подпорченная информация, подобно бактерии или вирусу из пробирки, может губительно влиять на события материального мира.

Были и другие мелкие случаи, воспитавшие в Марго, как она полагала, определенную широту мышления. Но она всегда твердо знала, что всякие аномалии являются исключениями, подтверждающими правила, и когда речь идет делах следственных, недопустимо признавать в правилах возможность существования аномалий, заранее готовя тем самым лазейки для будущих преступников. Она же сама должна отстаивать правила, и учитывать исключения не обязана, более того - не имеет права. Что же до Паулс, то все, с ней связанное, было сплошной аномалией и, следуя логике, не касалось Марго.

Примерно в таком ключе наведя порядок в своих мыслях, Марго тем не менее обнаружила, что никак не может выкинуть Паулс из головы. Пришлось признать, что история Паулс успела каким-то образом войти в область личных интересов Марго, то есть, как принято теперь выражаться, стала ее хобби. Отправляя брошюры Паулс почему-то в сейф, а не на полку шкафа, где хранились дела самоубийц, Марго не вполне логично пришла к заключению, что ей самой следует проветриться и отдохнуть. Впрочем, мысль была своевременная, ибо по графику отпуск Марго начинался через неделю, в конце июля.

Действуя по заранее намеченному плану, сожитель Марго объявил жене, что часть отпуска, две недели, намерен провести с приятелем на рыбалке. Такая мотивировка у них в семье считалась законной и использовалась уже три года подряд. Предполагалось, что вместе с Марго они уедут на Азовское море, чтобы поплавать в соленой воде и погреться на южном солнце. И вот, можно сказать, в последний момент, Марго взбрыкнула. Она впервые применила к себе мысленно это слово, от чего получила определенное удовольствие. Она сказала, что ей не хочется рвать отпуск на части, и давно пора повидаться с родственниками, а его жене наверняка все известно об их делишках, и стало быть, теперь не только он врет жене, но и она ему, и все это рано или поздно завершится скандалом. Он отреагировал вяло, не стал спорить и уговаривать, и даже не обиделся на то, что их давние и на свой лад семейные отношения она назвала "делишками". Это разозлило ее окончательно, и внезапный разрыв, по крайней мере, на время отпуска, был подтвержден обеими сторонами.

А родственников у Марго почти не было - порода, что ли, такая, не живучая и не плодовитая. Отношения она поддерживала только с двоюродным дядькой, который был не намного старше ее, и его сыном, то есть своим троюродным братом, к коему испытывала материнские чувства, за неимением других объектов их приложения.

Дядька Платон, которого еще со студенческих лет она называла Платошей, в наше смутное время воплощал в себе качества, с точки зрения Марго, достойные уважения. Окончив Медицинский институт, он по распределению, вместе с женой-однокурсницей, уехал в забытую Богом сельскую больницу в Вологодской области, в которой проработал почти двадцать лет, и оставался в ней до сих пор. Он ни разу не делал попыток перебраться в более престижное место, и вообще, продвинуться в смысле карьеры, хотя имел репутацию талантливого и грамотного врача. В отличие от него, жена, по истечении положенных трех лет, рассталась с обязательной работой, а заодно и с мужем, и перебралась в Москву, где, освоив акупрессуру и мануальную терапию, сделалась модным целителем и обзавелась новой семьей. Их сына Олега она держала сперва при себе, но с появлением маленькой сестры, полностью поглощавшей свободное время матери, он постепенно прибился к отцу, и среднюю школу закончил уже у него, причем с золотой медалью. Мальчика, начиная с восьмилетнего возраста, отличало поразительно устойчивое, прямо маниакальное пристрастие к морю, кораблям и морским сражениям. И хотя отец не любил ничего военного, он не препятствовал поступлению сына в Военно-морское училище. Тот уже перешел на второй курс. У Марго же курсантское состояние родственника, которого она в душе почему-то считала не троюродным братом, а племянником, вызывало умиление. Она считала, что при нынешнем бедственном положении армии и флота офицерами стремятся стать только благородные люди. А само слово "курсант" высекало в ее воображении расплывчатые представления о праздничных школьных балах, о первых прогулках под руку вдоль тенистых бульваров и робких поцелуях в тени цветущих акаций, фокусируя ее ностальгию по красивой и беззаботной юности, которой у нее никогда не было. Племянника, впрочем, она называла чаще не курсантом, а гардемарином, отталкиваясь от полюбившегося ей телевизионного сериала.

В их деревенском доме Марго принимали всегда хорошо. Раньше она там проводила полностью каждый отпуск, а последние три года урывала всего по одной или две неделе, после поездки на юг ради поддержания своей флегматичной любовной связи. На этот раз она решила провести у Платона весь отпускной месяц.

Несмотря на наличие университетского диплома и знака, Марго иногда остро ощущала ремесленный характер, второсортность полученного ею вечернего образования, страдая столь распространенным у нас комплексом недоучки. А вот Платон, мало того, что отличался всегда эрудицией, так и сейчас умудрялся, живя в глуши, не упускать из виду всевозможных новинок науки, не только своей медицинской, но и в других областях. Потому для Марго каждая поездка в вологодскую глубинку имела значение и просветительное, и она отдавала себе отчет, что своими скромными успехами в интеллектуальном развитии обязана исключительно Платону.

Ее поражало, насколько его старинное имя - Платон - подходит к его личности и положению в обществе. Она пребывала в несокрушимой уверенности, что, будь сейчас жив Антон Павлович Чехов, он непременно знался бы с Платоном, наезжал к нему в гости каждое лето и писал у него в доме рассказы о деревенской жизни.

Время приезда Марго в это лето выпало не совсем удачное: каникулы Олега были короткие, поскольку ему предстояло участие в учебном морском походе. Так что дней через десять Платон вместе с ним намеревался отбыть в Петербург, чтобы проводить сына в его первое плавание. Он утешил Марго тем, что его отлучка продлится не больше недели, ибо хоть он и накопил неиспользованных отпусков на год с лишком, больница без него долго продержаться не сможет. А Марго эту неделю будет присматривать за домом и огородом.

Время до их отъезда прошло спокойно и радостно, и впоследствии Марго удивлялась, как у нее тогда не возникло даже тени предчувствия, что на долгий период вперед это последние безмятежные дни в ее жизни. Пока Платон в больнице оперировал аппендициты и грыжи или гипсовал переломы, Марго и племянник путешествовали на лодке по ленивой зеленой реке и близлежащему озеру, не без успеха занимаясь ловлей рыбы - гардемарин знал толк в снастях и был удачливым рыбаком. Время от времени Марго улыбалась своим мыслям: ее сожитель, теперь, она поняла, уже бывший сожитель, три года постоянно бубнил о рыбалке, и в результате отправилась на рыбалку она, а он - к семье на дачу. Это ей показалось смешным, и она удивилась: неужели у нее начало прорезаться чувство юмора?

Но интереснее всего были для Марго вечера, когда они втроем располагались ужинать за дощатым столом между кустами смородины и сирени. Август стоял теплый, а комары уже свое отлетали, и ничто не мешало засиживаться допоздна за рюмочкой - традиционной деталью быта всякого сельского врача. Против ожиданий Марго, и к ее облегчению, этого дома не коснулась нужда, настигшая нынче большинство врачей, не освоивших коммерческие аспекты медицины - в основном за счет того, что многие бывшие пациенты Платона считали своим долгом периодически присылать ему подарки. Огород же его на доброхотных началах возделывали соседки, заходя помочь вроде как наугад, а на самом деле по четкому графику, о существовании коего он не имел и понятия.

Олег уходил спать рано, без улыбки ссылаясь на "привычку военного человека", для Марго же раскрывались анналы энциклопедических знаний и всяческой премудрости. Под шелест крыльев ночных бабочек, суетившихся вокруг луноподобного шара фонаря, Марго жадно впитывала обильную информацию, не забывая впрочем подливать в рюмки и вульгарную aqua vita. В этом году разговоры крутились в основном около парапсихологии, гипноза и внушения на расстоянии, и Платона несколько удивлял стойкий интерес следователя прокуратуры к этим, в общем-то, путаным и не очень ясным материям.

Марго еще в поезде для себя постановила выкинуть из головы и Лолку, и связанную с ней живодерню, но уже на третий день не выдержала и выложила Платону от начала до конца всю историю. Более того, она поняла, что это было одной из главных целей ее поездки. Значит, все-таки эта Паулс крепко засела у нее в голове.

Почувствовав не праздную заинтересованность Марго, Платон высказался осторожно и прагматично. Да, под гипнозом человек способен совершить, что угодно. Известны также вполне доказанные случаи гипноза или внушения на расстоянии, правда, не такой интенсивности, но это, в конце концов, разница лишь количественная, не меняющая сути явления. В данном случае речь идет либо о гипнотизере феноменальной силы, либо о научном злом гении, придумавшем устройство для усиления и трансляции на расстоянии этих не исследованных пока излучений. Такую возможность принципиально нельзя отвергать. Но при любых обстоятельствах за всем этим стоят люди, один или несколько, которых можно найти, и пресечь их деятельность.

- Да, - уныло согласилась Марго, - и я примерно так рассуждала. Но у нас нет никаких зацепок. А из ничего нельзя расследовать ничего. И вдруг это вообще не люди?

- На что ты намекаешь? На природные явления, некую стихию? Что ты имеешь в виду?

- Ну, не знаю, - Марго вдруг почувствовала себя полной дурой, - излучения, бактерии, вирусы... или вещества в воде, в атмосфере...

- Это несерьезно. Существуют наркотические вещества, часто приводящие к суицидным попыткам, ЛСД, например... Но регламентировать способ, это уж слишком. Да и люди, ты сама говорила, настолько разные... нет, это нереально. За этим кроется человеческая воля, и очень опасная.

- Но все-таки, - заупрямилась Марго, - если мы имеем дело с однообразным систематическим проявлением, можно ли отличить природное явление от человеческой воли?

- Только по наличию обратной связи. Природное явление не будет реагировать на твои действия, а человек отреагирует.

- Ты меня утешил, - хмыкнула она, - это вдохновляет.

- Да куда же ты денешься? Люди гибнут, и ты не сможешь сидеть сложа руки, уж настолько-то я тебя знаю.

- Но я даже не представляю, с чего тут можно начать.

- Хотя бы с того, что факты должны стать достоянием... ну, если не общим, во избежание паники, то по крайней мере науки и систем безопасности, на государственном уровне. Ты неужто не понимаешь, насколько это опасно? А если ОНО вдруг начнет развиваться и трансформироваться? Даже подумать страшно.

- Достоянием... - Марго безнадежно махнула рукой, - ты не представляешь, сколько диких и странных дел похоронено в наших архивах. Правовая система отторгает все необъяснимое, и если подумать, так оно в общем и правильно. И сейчас... мое начальство, наоборот, делает вид, что это нас не касается.

- Начальство... подумаешь. Тебе строптивости не занимать. Впрочем, можем вместе помозговать, только потом... А сейчас обращаю твое внимание на два парадоксальных факта: во-первых, у нас кончилась выпивка, а во-вторых, скоро рассвет.

Словно в подтверждение его слов, в кустах пиликнула какая-то птаха, и Марго подумала, как хорошо сейчас будет свернуться в постели калачиком.

- Ладно, - сонно кивнула она, - отложим до завтра.

Порешили на том, что сейчас он отправится вместе с сыном, потом вернется в деревню, и к концу каникул Марго устроит свои дела так, чтобы погостить у нее в Петербурге и оказать ей моральную и мозговую поддержку. Но судьба рассудила иначе.

Сначала все шло по плану. Марго вручила им ключи от своей городской квартиры, и они отбыли, выпив с ней на прощанье шампанского, с подтекстом "Счастливого плавания". Оставшись одна, Марго с усердием копалась в огороде и хлопотала по дому, в меру способностей наводя в нем уют. Но в условленное время Платон не появился, хотя учебный корабль ушел в рейс точно в срок - Марго отследила репортаж об этом по радио. А через три дня пришла телеграмма: "Приезжай".

Дверь ее квартиры только после второго, настойчивого звонка, открыл человек, которого она сперва не узнала - это был Платон, только постаревший лет на пятнадцать, седой, небритый и пьяный.

Марго мгновенно догадалась, что случилось несчастье, но подробности выясняла в течение трех дней. Мысли его были сбивчивы, а речь - бессвязна, но Марго не пыталась стимулировать последовательного изложения, чтобы избавить его от натурального восстановления пережитого ужаса.

По фактам схема эпизода получалась предельно простая. Они прожили спокойно несколько дней, ходили в кино, посещали музеи, и один раз прокатились за город, в Петергоф, поглядеть на фонтаны. Раза два на Олега накатывали беспричинное беспокойство и возбуждение, но Платон посчитал их предотъездными эмоциональными всплесками. Накануне отплытия курсантам было предписано прибыть на борт судна к двадцати-ноль-ноль, и в три часа дня, пока отец сооружал дома некое подобие прощального обеда, Олег вышел купить какие-то мелочи, вроде расчески и зубной пасты. Полчаса на это было более чем достаточно, и когда он к четырем не вернулся, Платон настолько встревожился, что выглядывал несколько раз в окно и на лестницу, и как только позволили кулинарные обстоятельства, в половине пятого, выключил духовку и пошел искать сына.

Далеко ходить не пришлось: внизу у подъезда уже суетилась милиция и стояла "скорая помощь". Их вызвала дворничиха, сначала решившая, что в закуток под лестницей забрался поспать пьяный, и тут же наткнувшаяся на лужу крови. Его отвезли в реанимацию, но врачам ничего не удалось сделать.

- Тебе повезло, что не в квартире, на лестнице... Как бы ты потом здесь жила? - пробормотал он с мрачной усмешкой, перешедшей в болезненную гримасу, и Марго в его словах померещился скрытый упрек.

- Если бы я вышел на полчаса раньше, кровотечение можно было остановить... если бы на полчаса раньше, можно было успеть... если бы на полчаса раньше... - у него появилась привычка произносить по несколько раз подряд одни и те же фразы, словно он не понимал их смысла, и при этом слегка раскачиваться вперед-назад, как китайский болванчик.

Орудие самоубийства, складной нож со многими лезвиями, лежало на подоконнике, и Марго машинально отметила его присутствие здесь как недопустимый промах милиции.

Несмотря на свою угрюмую отрешенность, Платон перехватил ее взгляд:

- Немецкий... это я ему подарил... представь себе, я и подарил... он любил перочинные ножи и всегда их терял... а вот этот не потерял... этот почему-то не потерял... лучше бы он его потерял...

Марго чувствовала долю своей вины в происшедшем. Располагая достаточно зловещей информацией, она не отнеслась к ней серьезно. И вот ее легкомыслие обернулось такой страшной бедой. Она не верила, что это случайность. ОНО вычислило, нашло квартиру Марго. Значит, ОНО - умное. Лола ведь ни разу у нее не была. Следовательно, ОНО идентифицировало личность Марго и ее жилье. То, что ОНО не могло внедряться в сознание Марго, как выяснилось, не мешало ЕМУ следить за ней, пеленговать, или что-то еще в этом роде. Кроме того, у Лолы есть ее телефон. Профессиональная подозрительность подсказала Марго выяснить, кто мог иметь доступ к записной книжке Лолы. У Марго вдруг возникла отчаянная, жгучая ненависть к Паулс, звериное желание зарезать ее вот этим самым ножом, но привычная правовая дисциплина ума мгновенно погасила стихийную вспышку ярости. Кроме того, словно ощутив ее нелепый порыв, Платон бросил короткий, как ей показалось, агрессивный взгляд на лежащий на подоконнике нож.

Она молча налила водки ему и себе.

- Вот тебе и ответ, - после паузы медленно и глухо произнес Платон, с тупой сосредоточенностью глядя внутрь фужера, - вот она, обратная связь... да уж, вот такая обратная связь...

Несмотря на глубокое шоковое состояние, а может, именно благодаря ему, он явно проникал в мысли Марго, или, по крайней мере, чувствовал, о чем она в данный момент думает.

- Если за этим стоят люди, - сказала она негромко, но с нажимом на каждое слово, - я их найду.

В его неподвижном, мертвом взгляде ничего не шелохнулось, и она не могла понять, слышал ли он ее.

- Мы их найдем, - добавила она, и опять с его стороны не было никакой реакции.

Марго налила водки снова.

За свою не такую уж долгую, но отнюдь не легкую жизнь она выработала определенную стратегию поведения в стрессовых ситуациях. Нельзя затевать серьезных дел - они неизбежно в дальнейшем будут нести отпечаток этого стресса; нельзя делать ничего, требующего принятия взвешенных решений - в них обязательно появятся грубейшие ошибки. Можно ставить перед собой и тупо преследовать лишь простейшие ясные цели, и из них - только неотложные и совершенно необходимые.

В соответствии с этой, не дешево доставшейся ей премудростью, на ближайшие дни она наметила три очевидные задачи. Во-первых, не дать ему повредиться в уме или учинить над собой насилие. Во-вторых, не прекращая за ним наблюдения, переселить его в другое место, чтобы вывести из-под удара, на случай если ее квартира просматривается пока невидимым, но от этого не менее опасным врагом. И, наконец, выяснить, мог или не мог Олег иметь какой-нибудь мимолетный, случайный, хотя бы телефонный, контакт с Паулс - не зная этого достоверно, Марго не могла вступить с ней в какое бы то ни было общение.

Переселение совершилось в первый же вечер. Старая приятельница Марго, еще по детдому, уезжая на отдых, всегда оставляла ей ключи от своего жилья, твердо веря, что даже за время редких мимолетных посещений следователь прокуратуры успевает оставить некую специфическую ауру, и после его ухода отпугивающую  грабителей. Взамен Марго могла пользоваться квартирой по своему усмотрению, и вот теперь впервые выпал подходящий случай.

Что касалось душевного здоровья Платона, то непрерывное потребление алкоголя Марго расценила как целесообразную защитную реакцию. Водка отупляла нервную систему и не давала все время держать в фокусе подробности происшедшего. И, чтобы избавить его от пьянства в угрюмом одиночестве, Марго ничего не оставалось, как сесть пить вместе с ним. Желая извлечь из этого занятия хоть какую-нибудь пользу для дела, она решила составить подробный график всех действий Платона и Олега для каждого из шести дней их совместного проживания в Петербурге. Поскольку в своих все еще бессвязных разговорах Платон беспрестанно возвращался к событиям этих дней, ей требовалось лишь изредка задавать наводящие вопросы, уточнять время тех или иных происшествий и незаметно для него делать записи в блокноте. Соответствующие шесть листков блокнота были заполнены уже более чем наполовину, когда, ответив на очередной пустяковый вопрос о времени киносеанса, он произнес бесцветным голосом:

- Если ты пытаешься вычислить, мог ли Олег вступить в контакт с твоей подопечной, то не мог. Даже по телефону. Трубку всегда брал я, и голоса были только мужские.

С удовольствием отметив, что его речь явно приходит в норму, Марго сочла излишним играть с ним в прятки.

- Все равно мне нужен подробный график вашего времяпровождения. Когда буду допрашивать Паулс, заставлю и ее расписать свои занятия за эти шесть дней. Вдруг обнаружатся совпадения, да и мало ли что...

- Понимаю, - он медленно и тяжело кивнул, - ладно, бери авторучку..

На эти записи ушел целый день. Необходимость выражаться понятно, и вообще, как-то выстраивать рассказ оказалась полезной. Его бытовые замечания тоже сделались внятными, и взгляд стал осмысленным. Беспокойство Марго за его разум и физическое состояние стало утихать. Оставалось, правда, одно опасное отклонение от нормы: за те несколько дней, что Платон находился под ее наблюдением, он практически не спал. На отведенную ему в гостиной тахту он не ложился ни разу, и только иногда, сидя на кухне за столом, дремал, подперев голову ладонями. Увещевания же Марго по этому поводу рассеянно отклонял, ссылаясь на привычку поступать точно так же у себя в больнице. Марго такого режима не могла выдержать и время от времени оставляла его одного, поначалу не более, чем на час, чтобы раскинуться на широкой супружеской кровати подруги. По мере того, как его состояние улучшалось, она увеличила эти сеансы сна до трех-четырех часов. И, однажды, проснувшись, не обнаружила Платона ни на кухне, ни вообще в квартире. В панике она вылетала на улицу и осмотрела сперва все лестницы своего дома, потом скамейки в скверике по соседству и всевозможные закутки в окрестностях - нигде никаких следов.

Тогда она вернулась домой и подвергла квартиру тщательному обследованию. Ее записная книжка, лежащая на телефонном столике, сейчас была раскрыта на странице с фамилией Паулс, тогда как Марго, со свойственной ей аккуратностью, всегда оставляла ее закрытой. Она не раздумывая набрала номер.

Трубку долго не брали, а сняв, прежде чем ответить, выдержали паузу.

- Слушаю, - Марго не сразу поняла, что показавшийся ей незнакомым хрипловатый сдавленный голос принадлежал Лоле, только предельно злой и напуганной. И похоже, она не в себе.

- Лола, это Марго.

- Что вы мне врете! Отвяжитесь! - она явно готова была бросить трубку.

- Не дури, Лола. Я - Маргарита Софронова, следователь прокуратуры. Мне нужно с тобой поговорить.

Последняя реплика оказалась магической и возымела отрезвляющее действие.

- Слава Богу, это действительно ты. Он сказал, что ты далеко.

- Кто, "он"?

- Человек, назвавшийся твоим родственником. Приезжай сейчас же!.. Пожалуйста.

- Он жив? - Марго слегка поперхнулась, задавая этот вопрос.

- Да, - ответ прозвучал неуверенно, - он без сознания.

- Буду через пятнадцать минут. Если захочет уйти, удержи любой ценой. Ты мне за него головой отвечаешь! - последняя фраза сорвалась с языка Марго самопроизвольно. Это была любимая присказка прокурора, и уже летя вниз по лестнице, она подумала, что глупость, по-видимому, может быть тоже заразной.

Когда Марго добралась до Паулс, Платон уже пришел в себя, но был очень слаб и полулежал на диване в гостиной, а Лола сидела в кресле в противоположном углу комнаты, вся напружиненная, и смотрела на него, как кошка на бульдога. Вся левая рука Платона, от короткого рукава футболки до кисти была залита йодом и, выше запястья, неумело забинтована. В верхней части лба набухала шишка.

Отметив, что взгляд у него вполне осмысленный, Марго строго спросила:

- Ты нуждаешься во врачебной помощи?

- Нет... только очень крепкого чаю, - голос его звучал совершенно трезво.

Лола продолжала сидеть в своем кресле, и даже весьма выразительный взгляд Марго не заставил ее пошевелиться.

- Он знает, что говорит. Он врач, - стараясь не проявлять раздражения, ровным голосом пояснила Марго, и только после этого Лола поднялась и направилась на кухню.

- Говорить можешь?

- Могу... если не спеша.

- Как ты здесь очутился?

- Почти не помню. На меня нашло что-то странное. Позвонил ей, что говорил, не помню. Вышел на улицу, стал тормозить машины. Остановилась только "Скорая помощь". Представляешь, подрабатывают, как частники. Довезли. Я им заплатил, сколько спросили, и говорю - вы, ребята, хоть иногда вспоминайте про клятву Гиппократа. Они меня, ясное дело, обругали... Это надо же... "Скорая помощь" подхалтуривает на улицах... Это трудно даже представить...

- Ладно, черт с ними, сейчас и не такое бывает. Что дальше было?

- С момента, когда позвонил в дверь, ничего не помню. Все как в тумане.

- Но как тебе это пришло в голову? Если приспичило, мог поехать со мной.

- Я же говорю, нашло что-то странное. В мозгу будто барабаны били. Я знал, что есть зло, мое личное и ничье больше, и я должен его уничтожить. Только я. В одиночку.

- Ничего больше не помнишь?

- Ничего.

- Хорошо. Подожди минуту, я похлопочу насчет чая, - Марго оставила его и вышла на кухню.

Лола добросовестно заваривала чай, но на появление Марго не отреагировала, даже не взглянула в ее сторону.

- Его сын восемь дней назад вспорол себе вены, - неохотно выдавила из себя Марго. - Тем же способом. Так что ты не особенно...

- А, вот оно что, - вяло процедила Лола, - я решила, он сумасшедший.

- Так и есть, почти сумасшедший. Но скоро оправится, у него голова хорошая. Он ничего не помнит. Так что сейчас, при нем, расскажешь подробно, что здесь произошло.

- Не могу, - Лола поставила на кухонный стол огромный заварной чайник, с которым уже собралась было в гостиную.

- Это почему?

- Я же тебе говорила. После того, как в них вселяется ЭТО, я не могу... просто видеть, не то что общаться. Страх и омерзение. Жуткий страх и жуткое омерзение.

- Да, я помню. Значит, и до него добралось ЭТО... Но послушай, дело серьезное. Я тебя с ним чаевничать не заставляю, можешь сидеть в дальнем углу. Он должен услышать все от тебя, не в моем изложении. Чем скорее расскажешь, тем скорее я его увезу.

Лола загнанно кивнула и покорно взялась за чайник.

Марго же с удивлением поняла, что отвращение Паулс к Платону ее не только не раздражает, но даже почти приятно. Это ей показалось странным, но сейчас не было времени анализировать свои ощущения.

Вернувшись в гостиную, Лола поставила чайник на стол, рядом - две чашки и сахарницу, и удалилась в свой угол. Учитывая ее воспитание, этот жест, в переводе на язык заурядной бытовой перебранки, означал приблизительно "Чтоб вам подавиться". Марго как ни в чем не бывало разлила чай по чашкам и одну из них подала Платону, который уже явно мог управиться с ним без посторонней помощи.

Для себя Лола достала коньяк, но, после секундного колебания, вернулась к столу, поставила перед Марго две рюмки, наполнила их, и только тогда окончательно угнездилась в своем кресле.

Марго глянула на Платона - вид он имел совершенно трезвый.

- Да ты, похоже, и вовсе протрезвел? - удивилась она.

- Конечно: адреналин и потеря крови, - пояснил он рассеянно, занятый исключительно разглядыванием повязки на своей руке и, по-видимому, изумленный ее аляповатостью.

- Тогда коньяк тебе будет на пользу, - Марго передала ему рюмку и обернулась к Лоле, - ну как, ты готова?

- Да! - выплюнула та. Она чувствовала, что Марго намеренно выводит ее из себя, и злилась, по неопытности не понимая, что это - достаточно банальный прием допроса.

- Тогда приступай.

- Этот человек позвонил мне вечером, в семь, и сказался твоим родственником. Потом заявил, что должен что-то мне сообщить. Я спросила, почему звонит он, а не ты, и он объяснил, что ты в Вологодской области на отдыхе...

Лола говорила вяло, иногда запинаясь и обращаясь исключительно к Марго, будто Платон был неодушевленным предметом.

- Так и было, только неделю назад, - безмятежно уточнила Марго, стараясь придать разговору более эмоциональный характер.

Но Лола продолжала по-прежнему монотонно, глядя перед собой в пол:

- Как только он вошел, я пожалела, что впустила его. Небритый, помятый, пьяный, глаза безумные. Уставился на меня и молчит. Я, естественно, спрашиваю, что он должен мне сообщить? А он опять молчит. И вдруг такую понес околесицу... воспроизвести не берусь...

- И все-таки? - жестко подстегнула ее Марго.

- Примерно так: ну что теперь скажешь? Или больше не надо? Не надо, наверное. А если тебе той же монетой? Так надо или не надо?.. И дальше в таком же духе. Я говорю: уходите немедленно, милицию вызову. А он вроде как и не слышит. Я отступаю к тумбочке, где у меня газовый пистолет...

- Так сразу и пистолет? - подняла брови Марго.

- Ну... баллончик, - неохотно согласилась Лола, но уже с живыми интонациями: Марго все-таки удалось ее расшевелить. - А он вдруг выбросил вперед руку... так резко и точно, для пьяного даже странно... и схватил меня за плечо, будто клещами... наверняка синяки остались... тут же достает из кармана нож перочинный и так ловко, одной рукой, лезвие открывает. Я, чтоб его отвлечь, говорю: вы что же, этой смешной игрушкой меня зарезать хотите? А он звереть начал. Я попробовала нож у него выбить, не вышло... держит удивительно цепко...

- Он хирург, - пожала плечами Марго.

- Я - давай вырываться, и думаю про себя: орать не буду, этого от меня не дождешься... - она умолкла на полуслове, по-видимому, стараясь в уме как-то отредактировать свой рассказ.

Но именно этого Марго и не хотела:

- А дальше?

- Дальше я стала дергаться, и на мне разорвалась блузка. Лифчиков я не ношу, стало быть, грудь - целиком на показ, и он на нее глазеет. Но держит меня за плечо по-прежнему крепко. А я уже к этому времени основательно сдрейфила. Так чего же вы, говорю, хотите: переспать со мной или зарезать? Черт с ним, думаю, стерплю как-нибудь, а тем временем соображу, как выкрутиться. И вдруг у него лицо застыло, глаза не видят, как пленкой подернулись, меня отпустил, да и вообще перестал замечать, отвернулся в сторону и начал этим проклятым ножом кромсать себе руку. А у меня - жуткий страх и отвращение, до спазм в горле, будто сразу весь воздух заменили чем-то другим. Ну, в общем, то самое. А из него кровь на ковер капает. Я начала орать несусветное что-то: прекратите и уходите! Так он просто не слышит. Я бросилась на него и попыталась выхватить нож...

- Постой, - перебила Марго, - ты же говорила, что прикоснуться к такому человеку не в силах?

- Как-то преодолела, не знаю... И представь себе, он на меня даже не глянул, а лягнул каблуком, чуть ногу, гад, не сломал, - Лола потерла голень и болезненно сморщилась, - и кровь из него уже не капает, а струйкой льется. Тут у меня совсем крыша съехала. Схватила первое, что под руку подвернулось, и треснула его по башке.

- И что же это было? - с любопытством спросила Марго.

- Теннисная ракетка.

- Гм... хорошо, что не утюг.

- Ты знаешь, я подумала то же самое, слово в слово, - с полной серьезностью поддакнула Лола.

- А после?

- Он упал на пол. Я облила его йодом и замотала бинтом. Дотащила кое-как до дивана. Уж не знаю, как сумела себя заставить.

- Была бы я президентом, дала бы тебе медаль, - усмехнулась Марго. - Но ты знаешь, кто я. Значит, так перебьешься... Это все?

- Да, все. Я как раз стала думать, что дальше делать, и тут ты позвонила... Еще нож убрала, на всякий случай, - она извлекла из тумбочки перочинный нож и положила на стол перед Марго. Та деловито спрятала его в сумку.

- Ладно, - объявила Марго, - спасибо тебе за ласку, я его увожу. Если острой нужды не будет, больше видеться с ним не заставлю... если у тебя ЭТО не выветрится.

- Не выветрится, - упрямо набычилась Лола.

- Нет, так нет, ничего не попишешь... Теперь слушай. Я займусь этим делом всерьез. Все, что сейчас рассказала, ты по свежаку запиши. Да секретарше своей не диктуй, поднатужься уж отстукать сама...

- Да ты что? Не настолько же я... - взорвалась Паулс.

- Не ершись. Откуда мне знать? Ты пока большой осмотрительности не проявляла. И еще. Распиши мне за шесть суток, с десятого по пятнадцатое, где ты бывала. Без беллетристики, только время и место. Но постарайся не пропустить ничего, даже если на десять минут заезжала. Хочу понять, как ОНО мою квартиру накрыло. И вообще будь внимательна. Видишь, как ОНО действует: бьет вроде как вслепую, но иногда попадает.

По пути домой, в такси, Марго спросила:

- Тебе нечего к ее рассказу добавить?

- Нечего.

- То-то ты молчал, как немой.

- А что мне еще оставалось? Я и так, мягко говоря, ей вечер испортил.

- Да уж, сегодня ты отличился... Ничего, стерпит. Ей не привыкать, судьба такая. Зато мы пронаблюдали, как эта штука работает. Вот уж, воистину: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

- Как знать... есть вещи, которых лучше вообще не видеть.

- Пока не начнешь следствие, - она сама удивилась резкости своей интонации, но смягчить впечатление не пыталась, и разговор оборвался.

И только уже на лестнице, остановившись передохнуть на площадке между этажами, он заговорил снова:

- Один маленький штрих. Я, конечно, виноват перед ней. Но, тем не менее: она мне отчетливо неприятна.

- Это в каком же смысле? - спросила она скептическим тоном.

- В биологическом. Где-то внутри нее, в самой глубине, есть нечто инопородное, какая-то чуждая молекула, что ли... и возможно, опасная. Причем, она сама наверняка об этом не знает.

- Выходит, взаимность у вас полная. Ситуация из серии "Я тебя тоже люблю", - усмехнулась Марго. - Но, вообще-то, она тетка не вредная. У меня аллергии на нее нет... Ничего... без нужды общаться с ней не заставлю, а если для дела занадобится - стерпишь.

Она полностью сосредоточилась на том, чтобы не дать заметить Платону, какое удовольствие доставило ей его заявление - словно приятная теплая волна распространилась по всему телу. Мужики все подряд на Лолку бросаются, что голодные псы на кусок мяса, а вот он - из другого теста.

Но его занимало другое:

- Значит, ты уже на тропе войны, - констатировал он задумчиво и, тяжело опершись на ее руку, шагнул на ступеньку следующего пролета.

Дома он попытался присесть у стола на кухне, но Марго решительно объявила:

- Немедленно спать. Ты же на ногах не стоишь. И видишь, нет худа без добра: теперь ты, как все люди, будешь спать в постели.

Когда она принесла ему чашку с водой и поставила на стул около изголовья, он попытался что-то произнести уже заплетающимся языком.

- Все вопросы - на завтра, - строго оборвала его Марго.

- Да я... я т-только хочу сказзать... н-не беспокойся... у м-меня теперь... иммунитет.

Он и сейчас сохранил способность угадывать ее даже не додуманные до конца мысли.

- Золотые слова, - с несколько искусственной бодростью подтвердила она, - на полсотни случаев нет ни одной повторной попытки. Так что спи спокойно. И к тому же, - добавила она, накрывая его на всякий случай еще одним одеялом, - ты так вымотался, что тебя и сам дьявол не разбудит.

Тем не менее, убедившись, что он заснул, перед тем, как выключить свет, она собрала и вынесла из комнаты все колющие и режущие предметы, ворча под нос:

- Профессия... ничего не поделаешь.

Ей и самой следовало основательно выспаться, и уже в полудреме, проваливаясь головой в слишком мягкую пуховую подушку, она про себя повторила:

- Теперь можно... теперь его сам черт не разбудит.

Но достаточно скоро ей пришлось убедиться, что возможности чертей занижать никогда не следует.

Проснулась она от ощущения, что в доме творится что-то неладное. Уже начинался рассвет, и в комнате было серо. Она прислушалась - из гостиной доносились невнятные звуки, не то сопение, не то тихий хрип, и какое-то шуршание.

Марго пружиной выскочила из постели, и, напяливая на бегу свой куцый халатик, влетела к Платону. Он лежал на спине, неловко и странно выгнув туловище, и слегка вздрагивал. Глаза были открыты, но виднелись только белки, казавшиеся огромными, в уголке плотно сжатого рта пузырилась слюна. Марго имела об эпилепсии весьма смутные представления, почерпнутые в основном из кинофильмов и любовных романов. Она знала, что больного не следует перемещать, что в рот нужно вставить серебряную ложку, дабы он не откусил себе язык и не задохнулся, а когда конвульсии кончатся - тепло укрыть, ибо он будет мерзнуть. К вопросу о ложке Марго подошла творчески: опасаясь, что о металл он может сломать зубы, она воспользовалась деревянной ложкой из декоративного кухонного набора.

Покончив с несложной медицинской процедурой, она расположилась в кресле рядом с постелью, не зная, чего еще можно ждать от этой загадочной, неведомо откуда нагрянувшей болезнью. Насколько ей было известно, Платон никогда ранее эпилепсией не страдал, да и другие родственники тоже. Ergo, внезапный припадок следовало увязывать со вчерашними событиями. И тут ей пришла в голову неприятная аналогия. Как ей удалось в свое время выяснить в Институте генетики, покойный брат Лолы, Легион Паулс, был эпилептиком. Скорее всего, случайное совпадение. Но ведь все это треклятое дело, в котором она постепенно и незаметно увязла по уши, было основано на мерзких совпадениях и туманных фантазиях, здесь было некого и нечего схватить за руку, и вообще, ничего конкретного, кроме жутких конечных результатов.

Через полчаса приступ закончился. Мускулы Платона расслабились, он дышал ровно и медленно, но был бледен и, по-видимому, очень слаб. Глаза были закрыты, но лицо не казалось спящим - а скорее, мечтающим, грезящим. Марго поразилась: еще никогда она не видела такого безмятежного покоя в его лице. Оно не выглядело застывшим, иногда на него набегали чуть заметные волны движения, но они не нарушали его легкости и покоя. Несколько раз она замечала, что его губы слегка шевелятся, и, склонившись к нему, попыталась понять еле слышный шепот. Ей удалось разобрать лишь несколько отдельных, не связанных между собой слов, но она сразу насторожилась, ибо одно из них было "Легион", причем оно прозвучало почему-то как "Легио". Кроме того, были слова "обретешь", "тебе обещаю" и "превзошедших и знающих". Неужели покойный брат Лолы действительно имел отношение ко всему этому безобразию? На Марго тяжело навалилось предчувствие кошмара, и ей удалось отогнать его, только закурив сигарету.

Спустя час не вполне понятное состояние Платона сменилось обычным сном: он повернулся на бок, поелозил ногами, устраиваясь поудобнее, и неожиданно по-детски засопел. Марго тут же охватили апатия и усталость, она вернулась в свою постель, и даже вертящееся в мыслях странное слово "Легио" не смогло помешать ей заснуть.

Следующий день сделался для Марго днем открытий и удивлений. Платон предстал перед ней совсем новым человеком, и она не знала, радоваться ей или печалиться.

Он поднялся значительно раньше Марго и, хотя она обычно спала достаточно чутко, сумел, не разбудив ее, не только улизнуть из дома, но и через час с лишком вернуться в него. Проснувшись и направляясь в ванную, Марго увидела в гостиной почти незнакомого человека - подстриженного, выбритого, отглаженного, с корректным, но замкнутым выражением лица.

Во время завтрака он поддерживал разговор с Марго, сохраняя при этом определенную отрешенность и не прерывая, по-видимому, внутреннего потока мыслей; одновременно, как удалось ей подметить, он успевал отслеживать даже мельчайшие события в окружающем мире, от скрипа тормозов на улице до чьих-то шагов на лестнице, приглушенных обитой войлоком дверью. Он производил впечатление человека, находящегося в состоянии полной мобилизации, внимательного, готового к любым неожиданностям. Марго поняла, что прежнего Платона - невозмутимого мудрого философа, к тому же слегка не от мира сего - она больше никогда не увидит. И наверное, его новое состояние являло наилучший из вариантов, ибо он не мог не измениться, а наиболее вероятной альтернативой был человек, раздавленный горем и доживающий свой век исключительно по инерции.

- У тебя был припадок эпилепсии, - нейтральным тоном, будто о пустяке, сообщила она, - на рассвете.

- Как ни странно, помню начало. Помню, что успел осознать это... - он на секунду задумался. - Будет повторяться, раз началось: я проинструктирую тебя после... впрочем, ты и так хорошо справилась, - он кивнул на лежащую в мойке деревянную ложку со следами его собственных зубов.

Марго решила повременить с обсуждением его странных речей после припадка, ей хотелось сперва не то, что бы прощупать, но хотя бы освоиться с новым, непривычным ей Платоном. Кроме того, перед ней маячила прозаическая, но неотложная проблема: им предстояла очередная смена жилья, возвращения хозяйки квартиры можно было ждать со дня на день.

- К тебе переедем прямо сейчас, - сказал он деловито, словно напрямую отвечая мыслям Марго, - мне нужно сделать междугородний звонок, а для чего ей наши телефонные счета?

- Да, это так. Но все-таки...

- Я не боюсь больше этого, - перебил он ее, и Марго поразилась холодной жесткости его интонации, - теперь ОНО будет бояться меня.

- Ты тоже ступил на боевую тропу, - грустно улыбнулась она, - но для меня-то это профессия...

- Для меня теперь тоже, - отрезал он, вставая из-за стола.

Марго едва успела покончить с кофе и сигаретой, когда он, упаковав их имущество, уже вызвал по телефону такси.