Александр Секацкий
САМОСОТВОРЕНИЕ КУМИРА
Вряд ли кто -нибудь ставил себе задачу законспектировать триллер, но, если попробовать это сделать, в итоге скорее всего получится детская страшилка. Отсюда следует очевидный вывод о жанровом бессмертии триллера, поскольку ему соответствует определенная ячейка души, встроенный резонатор, откликающийся всякий раз, когда звучат нужные позывные. .
Читатель жадно поглощает порцию полной гибели всерьез, если только вибрирует струнка сладкого ужаса, незаросшее темечко детского мироощущения, давно окруженное бастионами круговой обороны от мира. .
- "Не бойся, я тебя не больно зарежу",- предупреждает автор и читатель охотно соглашается на операцию под испытанным наркозом жанра - ибо для него, конечно, важно быть начитанным, просвещенным, эрудированным, но, неизвестно почему, хочется еще быть устрашенным прямо в темечко. Причем это желание нельзя назвать собственным, ведь собственником странного желания является анонимный персонаж, древнейший обитатель психики. Само слово "триллер" происходит от глагола to thrill - "трепетать, колебаться, вибрировать" и следует заметить, что трепет мембраны неподконтролен сознанию, здесь действует та же онтологическая принудительность, что и в случае эрекции: если предъявлен надлежащий стимул, реакция не замедлит последовать. .
Автор, создающий триллер, должен взять на себя управление чувствительной мембраной потенциального читателя. Следует предъявить экспозицию таким образом, чтобы полностью отключилось внешнее время самоконтроля: необходимо развернуть детскую страшилку на несколько сотен страниц, вставить распорки внутри междометия "ух ты!". В идеально выстроенном триллере душа читателя замирает с первых же абзацев, не пропуская вовнутрь "время Циферблатов" - и сигнал "отомри!" сработает не раньше,чем закончится книга. .
Это искусство подвешивания, пресловутый suspense, требует от писателя огромных энергетических затрат, чисто технической выкладки, принципиально отличающейся от блистания перышками. Длинные описания, в которых автор выплескивает собственную неординарность, здесь, увы, не проходят.: автор триллера по необходимости аскетичен, он вынужден отвергать всякое непосредственное "удовольствие от письма", подпитываясь лишь авансированным из будущего замиранием читательского сердца... .
.
2.
.
Наль Подольский в полной мере владеет каноном приключенческого жанра. Можно предположить, что здесь сказывается исключительно полезная привычка приобретать профессионализм в любом деле, которое приходится выполнять - будь то преподавание математики в Корабелке, археологические раскопки на Алтае или сочинение детектива. У писателя Подольского есть еще одно несомненное достоинство: умение пользоваться жизненным опытом без какой -либо навязчивости, редкое искусство воздерживаться от желания сказать все сразу. Наль Подольский настоящий академик в той отрасли знаний, которую можно назвать "текущей эрудицией", но в его романах нет ничего беспредметного, не относящегося к делу. .
"Книга Легиона" содержит в себе все, что требуется от захватывающего триллера, включая почти математически рассчитанную структуру главной загадки. В принципе, читатель, получив обещанную жанром дозу "волнительности", может и не обременять себя размышлениями о природе всех тех странностей, которые составляют канву романа. Тем не менее, затронутые проблемы имеют и безусловный самостоятельный интерес, побуждая к дальнейшим размышлениям. .
Прежде всего следует заметить, что "чертовщина", обильно представленная в "Книге Легиона" отнюдь не является простым антуражем. Если в предыдущем романе Подольского "Возмущение праха" события разворачивались вокруг предполагаемого осуществления идей Николая Федорова, то теперь мы находим скрытую перекличку с "Розой мира" Даниила Андреева, одного из самых удивительных визионеров нашего столетия. Главная идея Даниила Андреева о многоярусности человеческого существования, о нашей способности обитать одновременно во множестве миров, получает в "Книге Легиона "несколько неожиданное развитие. .
Наль Подольский пытается проникнуть в специфику "надчеловеческих состояний", роль которых все время возрастает по мере того как мы продвигаемся вглубь человеческой истории. Предельный смысл жертвоприношений по -прежнему остается непроясненным, споры историков и культурологов по этому поводу не утихают. Для нас, однако, важен один аспект, на который впервые обратил внимание Ницше: "Мне кажется, что деликатность современных людей... противится тому, чтобы в полную мощь представить себе, до какой степени жестокость составляла велиую праздничную радость древнейшего человечества, примешиваясь как ингридиент почти к каждому его веселью" ("К генеалогии морали") Рассматривая далее явную избыточность жертвоприношений и других акций публичного кровопролития Ницше приходит к выводу: "Нет сомнения, они были задуманы как своего рода фестивали для богов". Речь идет о том, что "вместимость" каждой отдельной человеческой души сликом мала, чтобы быть адресатом этих грандиозных сообщений. Чтобы считывать подобные "тексты", исключительно важные для самосохранения архаических культур, требуется выход в "надчеловеческое состояние", подсоединение к коллективному чувствилищу, единственно возможному земному адресату фестиваля для богов. .
Основным вектором культурного развития стало атрофирование коллективного чувствилища, расщепление единого резонатора на внутренние миры отдельных самочувствий. Но атрофирование отнюдь не означает полного исчезновения, современное человечество еще хранит алгоритмы, позволявшие некогда производить сборку субъекта надчеловеческих состояний. Быть может, наиболее глубоко было репрессировано культурой обретение единочувствия через жертвенную кровь. .
.
3.
.
Здесь немногое можно добавить к тому, что уже сказано в романе. То, что пролитая кровь дает энергетическую подзарядку, было прекрасно известно мастерам боевых искусств: в результаты тренировочного боя всегда вносилась поправка на кровопролитие, вызывающая дополнительную мобилизацию силы и ярости. Сохранение длительного надчеловеческого состояния тоже требует периодического поступления крови "жертвенных животных" и описанный в романе способ существования Легиона представляется достаточно убедительным. Труднее всего восстановить психологическую достоверность пребывания в состоянии "гаахх" и это как раз говорит о необратимости перехода: мосты, ведущие к коллективному чувствилищу, разрушены. Ввиду особой важности соответствующие культурные запреты имеют еще и физиологическую подстраховку: некоторых людей при виде крови мутит, появляется слабость, головокружение. Отсюда следует, что принцип "анти -гаахх" оказался даже более важен, чем запрет инцеста, который "доведен до сведения каждого" без использования страхующей физиологической записи. Оставшиеся по ту сторону пропасти морально и юридически исключены из числа людей: скажем, вампиры трактуются как некие особые существа. Предполагается, что среди людей их нет, но не следует слишком обольщаться: достаточно заглянуть в любое пособие по судебно медицинской экспертизе и можно обнаружить десятки историй, по сравнению с которыми детские страшилки выглядят просто милыми шутками. Таким образом, хотя в целом алгоритм вхождения в состояние "гаахх" разрушен, какие -то рудименты еще сохранились. Они позволяют зарабатывать на хлеб с маслом создателям фильмов ужасов, не исключено, что они еще помогут культурологам восстановить полную программу фестиваля богов... .
.
4.
.
Зато другие сохранившиеся фрагменты коллективного чувствилища практически лишены мистического налета. К надчеловеческим состояням явно можно отнести специфический набор "государственных эмоций". Даниил Андреев считал, что существуют особые адресаты этих эмоций,их потребители, уицраоры, обитающие где -то в инфернальных слоях. Эти подземные гаранты государственности поглощают проявления имперских чувств, питаются любовью к отчизне и растут как на дрожжах, в случае же оскудения патриотизма они, наоборот, хиреют. Иногда уицраор избирает себе персональное человекоорудие, некоторые государственные деятели представляют собой протянутые наверх щупальца уицраоров. .
Можно спорить по поводу локализации демона государственности, поместить его, например, в подземелье собственной души, ясно лишь, что мы имеем дело с метаперсональным модусом бытия. Государственный инстинкт не может замыкаться на индивида в силу все тех же ограничений человекоразмерности: пространство отдельно взятого внутреннего мира не вмещает резонатор имперских чувств (не следует только путать имперское чувство и имперское сознание), для отреагирования государственных эмоций тоже требуется подключение к коллективному чувствилищу. Левиафан в описании Томаса Гоббса имеет немало общего с Легионом: требуется прозрачность индивидуальных сознаний, чтобы можно было производить сквозное программирование и осуществлять совместный экстаз верноподданности. Такой экстаз имеет некую автономную ценность, запредельную для мира личностных ценностей, осуществляется чье -то наслаждение, но мы не знаем, отвечает ли испытывающий наслаждение на вопрос "кто?" или на вопрос "что?" .
В сущности, мы всегда имеем дело с противоборством личности и многочисленных квазисубъектов, всегда готовых материализоваться через ликвидацию границ внутреннего мира.. Увы, в истории этого противоборства слишком много сбывающихся кошмаров. Угроза генетического клонирования, которая замаячила на горизонте, рассчитана на легковерных и наивных: генетическая идентичность имеет очень косвенное отношение к человеческой индивидуальности. Действительное клонирование осуществляется путем привлечения индивилов в стройные ряды Легионов и Левиафанов, массовая распечатка единообразия совершается в надчеловеческих состояниях. .
.
5.
.
Квазисубъект торжествует и набирает силу когда удается сломать перегородки, гарантирующие минимальную непроницаемость внутреннего мира для других сознаний. Обычный человек, включаемый в общности более высокого ранга, сохраняет свой суверенитет, используя метод, схожий с приемами солдата Швейка: имитируется внешнее согласие или внешняя беспомощность, но при этом человек остается "сам себе хитрым" и, собственно, лишь поэтому вообще остается человеком. Режим единомыслия поддается легкой фальсификации - в отличие от диктатуры единочувствия и разрушение мостов, ведущих к надчеловеческим состояниям, можно назвать экзистенциальной революцией, превосходящей по своей важности любую социальную революцию. Нельзя, однако не обратить внимания на неравномерность выхода из зоны действия коллективного чувствилища: если единение через жертвенную кровь надежно заблокировано для подавляющего большинства индивидов, то подсоединение к коллективному экстазу государственной эмоции не только не пресекается, но порой и специально культивируется. .
Напрашивается предположение, что содержанием следующего этапа экзистенциальной революции будет обретение нового ряда защитных бастионов, оберегающих рубежи внутреннего мира от незаконных вторжений. Вслед за первым рвом, отделившим людей от вурдалаков, будет прорыт второй, предназначенный для отделения людей от патриотов. Тогда прекратится инвольтация верноподданности, питаяющая инфернальных монстров и чудовища сдохнут. Неизвестно, правда, доберется ли второй ров до психосоматических глубин, но вполне можно представить себе появление непроизвольных рвотных позывов в ответ на выплески патриотизма, совершаемые по ту сторону рва..Во всяком случае, путь к освобождению от власти квазисубъектов пролегает через неуклонное повышение статуса личного достоинства, а не через нарастание всеобщего панибратства. .
Тем не менее, способность к самозарождению монстров сохраняется в силу принципиальной многослойности человеческого бытия. Возникновение зачарованности (наваждения) совсем не обязательно должно сопровождаться воспроизведением архаического антуража, новые ловцы человеков предпочитают теперь пользоваться компьютерными сетями. Если воспользоваться любимым примером Шопенгауэра, можно сказать,что какой -нибудь случайный набор внешних обстоятельств способен пробудить ту или иную силу, дремлющую от сотворения мира и запустить цепную реакцию материализации призрака. В этом смысле очень любопытен образ Гаденыша из романа Наля Подольского. Стоит не доглядеть, и очередной гаденыш вылупляется из кокона, начиная стремительное простание в сознания зачарованных адептов. Лучшей защитой здесь является врожденная или благоприобретенная брезгливость к шевелениям всевозможных монстров разной степени воплощенности. А как известно, имя им легион. .
