Александр Секацкий

ТИШИНА НА БАЛКАНАХ

 


      Никто не знает, долго ли еще продлится эта подозрительно тихая тишина - она дает время для беспристрастной оценки, но беспристрастность есть мнимая величина в политике. Как бы там ни было, последняя война тысячелетия оказалась своеобразным зеркалом, в котором отразились некоторые черты современной цивилизации, прежде пребывавшие в невидимости. Попробуем вкратце описать возникшее в зеркале отражение начиная от регионально-политических контуров и вплоть до метафизических его особенностей.
      На региональном уровне исход войны выглядит наиболее однозначным. Югославия потерпела безоговорочное поражение. Разрушена экономическая и военная инфраструктура, продолжается международная изоляция. Сербия навсегда потеряла край Косово - и этот факт придется признать, даже если еще какое-то время формальный суверенитет Югославии сохранится. Способов измерить духовный надлом, конечно, не существует: ясно только, что он сопоставим с растерянностью бывших советских граждан после распада СССР.
      Столь же безоговорочной выглядит и победа косовских албанцев: во-первых, она одержана чужими руками и, во вторых, щедро оплачена. В сумму полученных дивидендов входят как долгосрочная программа ассигнований на восстановление экономики Косово, так и обретенная симпатия всего прогрессивного человечества - правда, судя по всему, кратковременная. На весах будущего еще более важным может оказаться другой фактор - формирование значительных албанских диаспор в большинстве стран Западной Европы.
      За пределами собственно балканского региона определить выигрывших и проигравших уже значительно сложнее. Казалось бы, Соединенные Штаты Америки в очередной раз продемонстрировали свою способность восстанавливать мировой порядок; подтвердилась и эффективность такого умиротворяющего инструмента как НАТО. Особенно поразила беспристрастных наблюдателей дисциплина младших собратьев по блоку - под внешней демократической процедурой принятия решений обнаружилась железная воля Старшего Брата: в свое время руководители Варшавского Договора могли об этом только мечтать. Успех акции еще более усилил желание бывших советских республик стать "полноправными партнерами": оказалось, что можно примкнуть к победителям, не подвергая себя ни малейшей опасности.
      И все же, результаты балканской войны для Соединенных Штатов в долгосрочной перспективе могут окзаться не столь уж и приятными. На рубеже тысячелетий возник важный прецедент, способный изменить структуру международного права: впервые оказалось возможным военное вмешательство во внутренние дела другой страны без санкции ООН, но как бы от имени всего прогрессивного человечества. Вступление на тропу войны утратило характер чрезвычайности, теперь угроза национальной безопасности необязательна даже в качестве предлога. Появившимся прецедентом тут же воспользовалась Индия, приступившая без всяких "предварительных консультаций" к бомбардировкам Кашмира - и кто теперь может доказать, что здесь речь не шла о решении аналогичной задачи аналогичными средствами? Нет никаких сомнений, что наступающее столетие ознаменуется множеством точечных гуманитарных акций, осуществляемых с высоты птичьего полета. В самом деле: вдруг кто-нибудь начнет обижать этнических китайцев, проживающих в Сингапуре? Или тамилы, живущие в Шри Ланке, попросят о гуманитарном подкреплении своего права на автономию? Раньше им можно было только сочувствовать и помогать материально, а сейчас вполне конкретно и точечно.
      Именно это вновь открывшееся обстоятельство не позволяет однозначно считать проигравшей стороной и Россию. После геополитического крушения (распада коммунистической империи) все последующие дипломатическме неудачи, включая и балканскую, можно рассматривать как сущие мелочи. Сколько их еще будет...Зато следует отметить некоторые приобретения. Например, совершенно очевидный отлив иллюзий относительно союзников и доброжелателей России - всякое отрезвление в конечном счете идет на пользу. Но главное, конечно, это обретенная благодаря новому прецеденту уверенность. Если бы не она, едва ли удалось бы столь решительно взяться за Чечню. Понятно, что нынешней военной акции предшествовали события в Дагестане и взрывы в российских городах - но вспомним, в свое время именно террористический акт Шамиля Басаева (захват больницы в Буденовске) стал переломным моментом, после которого вскоре последовала и позорная капитуляция.
      Действительно, сегодня общественное мнение страны как никогда едино в чеченском вопросе, последний раз подобное наблюдалось лишь в дни борьбы с ГКЧП. Но ведь это единство создавалось и медленно зрело в антиНАТОвских манифестациях, в нарастающем недоумении по поводу балканской войны. А главное - появилась полная ясность в вопросе выбора арсенала, и эту ясность внес президент Клинтон. В каком-то смысле, именно ему может быть сейчас благодарен генерал Шаманов. Вообще, если прибегнуть к терминологии Даниила Андреева, можно отметить, что пик упадка воли-к-государственности пройден: пока продолжались бомбежки в Косово, где-то в невидимом инфернальном слое родился Жругр Четвертый, новый уицраор России - подземное чудовище, гарант русской государственности. Пока это еще детеныш, но он уже втягивает в себя порции гавваха (верноподданнических эмоций) и крепнет день ото дня.
      Обратимся теперь к Европе. Если для Америки балканская война стала игрой с нулевой суммой выигрыша (в геополитическом смыле), то для Европы - в том же смысле - сумма оказалась явно отрицательной. Еще раз напомнил о себе факт полной военной зависимости от США: самым точным барометром здесь оказались биржи и другие финансовые институты. Надежда на то, что общеевропейская валюта евро будет равной по надежности доллару, рухнула, едва успев зародиться.
      Но главное, опять таки, прецендент - на этот раз уже совсем другого рода. То, что случилось с Сербией, почти для каждой европейской страны должо восприниматься как "колокол, который звенит по тебе". Вспомним краткую предысторию. В начале 50х годов югославский лидер Тито приютил (точнее даже будет сказать пригласил) в край Косово, населенный почти исключительно сербами албанских беженцев. В дальнейшем все шло в точном соответствии с русской сказкой - с той, где у зайца была лубяная избушка, а у лисы - ледяная. Прошло время, отогревшаяся лисичка стала гнать зайку из избушки...В спор вмешался петух, но в отличие от своего сказочного прообраза, галльский (назовем его так) петушок поступил иначе: он приласкал лисичку, вытолкал зайца за порог, а заодно вышвырнул его и из общеевропейского дома - чтоб не скандалил. Рано радуешься петушок: заяц-то, конечно, уж больше не вернется, но вот лиса - пройдет время она доберется и до тебя...
      И здесь уместно обратить внимание на оружие, применение которого оказалось наиболее эффективным в последней балканской войне. Была сконструирована и взорвана бомба времени, способная производить направленный демографический взрыв. Скорость распространения взрывной волны - 50 лет - в масштабе всемирной истории это как раз мгновение. И можно сказать, что все авиабомбы падали уже в воронку, образовавшуюся от демографического взрыва, предопределившего, тем самым, исход войны. Боевые испытания сверхсовременного оружия прошли успешно и нет сомнений, что в войнах XXI века новое оружие прямого геополитического действия найдет самое широкое применение.
      Кстати, есть опыт и другого решения проблемы, подобной косовской. Речь идет о смене стратегического курса Израиля после ухода правительства Бегина. По совету Моссад, лучшей разведовательной службы мира, было принято решение вернуть палестинцам территории, удерживавшиеся более сорока лет и по конституции входившие в состав государства Израиль. Причина проста: экстраполяция демографической ситуации на ближайшие сто лет показала, что к концу следующего века лишь каждый пятый житель Израиля будет евреем... И нынешние соглашения с ООП можно рассматривать как превентивные меры, предпринимаемые для того, чтобы обезвредить бомбу времени. Именно взрывом такой бомбы была покалечена Сербия и смертельно ранена Югославия.
      Понятно теперь, почему последствия балканских событий принципиально различны для Европы и для Америки. Соединенные Штаты (между прочем, практически отказавшиеся от размещения албанских беженцев) имеют огромный трехвековой опыт ассимиляции и почти абсолютный государственный инстинкт сохранения национальной идентификации. Применить бомбу времени здесь невозможно, поскольку невозможен направленный демографический взрыв, межэтничесий и межрасовый мир в целом прошел все испытания на прочность. А вот Европа...
      Во многих кантонах Швейцарии албанцы являются сейчас самым крупным национальным меньшинством; вероятность их возвращения в Косово ничуть не больше, чем вероятность возвращения провинции Косово в состав Югославии. Но дело не в этом. В странах Западной Европы живет огромное количество эмигрантов, выходцев из стран третьего мира: освоение ими "новых территорий" началось примерно в то же время, когда Тито пригласил в Косово албанцев. Хотелось ли, например, туркам, жившим и живущим в Германии, стать гражданами, а получив гражданство, стать настоящими немцами? Наверняка существуют какие-нибудь социологические исследования на этот счет. Но, в сущности, никакой другой возможности у них не было (кроме случая гастарбайтеров, заранее решивших заработать денег и вернуться на родину). Точно так же дело обстояло и с арабами во Франции, и с курдами в Швеции, и, хочется сказать, с албанцами в Сербии. Лет пять назад любой аналитик именно так бы и сказал. Теперь дело обстоит иначе.
      Колокол прозвонил: пока приговоренные этим звоном ликуют и празднуют победу. Пока ни европейские интеллектуалы последней гуманистической волны не распознали погребальной ноты (куда им до аналитиков Моссада), ни сами "вынужденные переселенцы" не услышали зова новой надежды, которую им дает косовский прецендент. Но прозрение не за горами.
      Сегодня сербы могут утешать себя (единственное, что им осталось) предвкушением сладострастных картин конца следующего столетия. Вот например, албанцы, давно и компактно заселяющие швейцарский кантон Ури, начинают требовать от международной общественности защиты своих прав. Они спросят: почему мы на нашей исторической родине вынуждены слушать лекции в университетах на чужом языке? А вывески на наших улицах - почему на чужом языке? И вообще, по какому это праву швейцарцы нами распоряжаются? (Именно такие вопросы и задавались международной общественности два года назад в Косово).
      Далее. Раз уж албанцы, жившие в Сербии, были переименованы в косоваров (прежде чем получить Косово), вполне логично предположить, что населяющие уже упомянутый кантон "косовары", получат имя урийцев, а все сочувствующие обездоленным аборигенам такое название охотно поддержат. И кто потом станет противиться предоставлению автономии для истинных урийцев? Хорошо еще, если автономии...
      Понятно, что приведенный пример можно считать достаточно условным - но нисколько не преувеличенным. Скорее всего конца следующего века ждать не придется и развязка спора за право унаследовать прекрасную Францию наступит гораздо раньше. Историософские предположения Освальда Шпенглера относительно "Заката Европы" выдвинулись, наконец, в совершенно практическую плоскость и встали на политическую повестку дня.
      На этом участке рассмотрения геополитический горизонт плавно переходит в метафизический. Ибо, помимо всего прочего, война на Балканах продемонстрировала всеобъемлющий кризис гуманизма - в том его понимании, которое стало господствующим во второй половине XX века. Некогда наступательное мировоззрение, сокрушавшее оплоты теократии и тоталитаризма, постепенно свелось к набору расхожих фраз-заклинаний, к тому же никогда не договариваемых до конца. Дежурные лозунги маскируют отсутствие мужества и упадок политической воли.
      Остановимся лишь на некоторых моментах проявившегося бессилия, всегда характеризовавшего эпохи заката. Начнем с инфляции человеческого достоинства, ведь именно представление о высоком статусе человека составляло главное содержание гуманистического вызова эпохи Возрождения. Еще через двести лет пароль этого мировосприятия сформулировал Гете: "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой". Сегодня мы стали свидетелями торжества прямо противоположного тезиса. Опошленный и обесцененный статус подлинного человека разбрасывается направо и налево; незаметно преодолена граница, отделяющая феномен равноправия от его самопародии, граница, за которой обессмысливаются сами принципы утверждения человеческого достоинства.
      На первый взгляд трогательная поддержка албанцев выглядит торжеством демократии: оказано покровительство (да еще какое) обиженным и угнетаемым, а угнетатели поставлены на место самым решительным образом. При этом все эгоистические соображения как будто бы остались в стороне - ради всеобщности абстрактного принципа. Лозунги новых левых воплотились в жизнь на уровне инстинкта повседневности и стали центрами внутренней цензуры; кажется, что сделан зримый шаг и в гуманизации природы человека как таковой, в создании синтуры - воспользуемся этим прекрасным термином Станислава Лема. Вот как определяет синтуру (синтетическую культуру) знаменитый фантаст и футуролог:
      "Этификация окружающей среды, а также наслажденческо-принужденческие и злопоглощающие технологии, вместе взятые, составляют синтуру" ("Осмотр на месте"). Согласно Лему, гуманизм порождает синтуру примерно с той же неизбежностью, с какой социализм, в соответствии с учением Маркса, переходит в коммунизм. В определенный момент умудрение среды обитания доходит и до стадии гедопраксии - распределения счастья по разверстке...Но всякое существенное изменение в экологии ноосферы имеет и свои теневые стороны - закон превратности благих намерений со времен Гегеля не утратил своей действенности и силы. И балканская война конца тысячелетия представляется прямым следствием перерождения гуманистических принципов в принципы синтуры.
      Попробуем восстановить основные вехи, ведущие к этификации окружающей среды, и, одновременно, как говорит Ницше, к все большему разжижению той доли неприприкрытой истины, которую мы готовы вынести. По мере того, как всем другим облегчается доступ к обладанию теми же правами, что и я, сокращается взаимная интенсивность усилий, требуемых для опознания. В какой-то момент опознавательные знаки Другого утрачивают свою определенность и становятся произвольно смещаемыми; тем самым появляется возможность для вольной и невольной фальсификации. Пока на переднем плане успешно отстаиваются и утверждаются права женщин, национальных и сексуальных меньшинств, инвалидов, реабилитированных преступников, на заднем плане разворачиваются куда более глобальные процессы размывания границ между существом и личностью. Диснейленды как важнейшие комбинаты воспитания, компьютерные игры, Голливуд успешно решают задачу одомашнивания всего дикого. Мы видим как охотно беседуют с нами добрые зверушки, монстрики, динозаврики, призывая нас к конструктивному обсуждению и пониманию их проблем. Нет ничего проще: надо только научиться "трансформироваться" - так теперь назывется ускоренный и беспроблемный переход к бытию-для-другого.
      Трансформирование и есть первая операция, знаменующая переход от гуманизма к созданию синтуры. К этому моменту для постиндустриального общества ничего радикально другого в других культурах уже не осталось: маски африканских воинов висят в музеях, культ вуду и атрибутика панков успешно стилизованы для безопасного повседневного пользования. И очень жаль, просто до слез жаль динозавров - такие были милашки, не чета современным фаллоцентристам и прочим сербам.
      Уже появились первые признаки смягчения отношения к вампирам; из некоторых мультиков следует, что они тоже ни в чем не виноваты, им просто хочется кровушки и наверняка проблему можно решить конструктивно, в духе Дейтонских соглашений. Однако символом всего происходящего можно считать "Парк Юрского периода" - это там проклятые браконьеры обижают безобидных детенышей-звероящеров. Но гуманизм торжествует, негодяи в конце концов съедаются или перекусываются пополам: туда им и дорога. Я полагаю, что фильм Спилберга и военная операция Уэсли Кларка суть метафизически родственные явления. И то, и другое перенесено в одомашненное пространство из неведомой дали, и то, и другое происходит на экране (на мониторе) и управляется кнопками.
      Утрата навыка распознавания Другого на наших глазах приводит к духовной демобилизации. Если вдруг пчелки, обязанные приносить мед, обнаруживают свойство кусаться - и при этом отказываются трансформироваться, несмотря на сочувственное к ним отношение, то такие неправильные пчелы уничтожаются нажатием кнопки. Легкость переключения картинки провоцирует распространение кодекса синтурной справедливости, трансформирующиеся существа избегают возмездия. А динозаврики подрастают, пребывая, до поры до времени в позе покорности как в прочной скорлупе, еще более усиливая демобилизацию и инфляцию человеческой подлинности.
      Человек, не научившийся сосуществовать с опасностью, отстаивать свою подлинность перед лицом смерти и перед лицом Другого (а только так и можно обрести достоинство), уже сделал шаг к аморфному трансформеру. Но не следует обольщаться его терпимостью и мягкостью характера: если сколько-нибудь реальная опасность (в виде неправильных пчел) вдруг просочится в его одомашненное пространство, растерянный обитатель синтуры запросто может повести себя "как сумасшедший с бритвою в руке".
      Европа доказала свою гуманность в самой гуманной войне. Если, конечно, гуманность состоит в том, чтобы пожалеть прикованного Минотавра, освободить его, покормить и указать выход из лабиринта. В дальнейшем, выйдя на свободу, Минотавр сможет и сам себя кормить.
Hosted by uCoz