Аркадий Драгомощенко

ПРЫЖОК КОРОЛЯ

   



1
Мы познакомились с Борисом Останиным в 72-м году. На углу Литейного и Жуковского в помещении магазина "Техническая книга" находилась булочная: штрицель за 28 копеек + стакан горячего молока. Сандалии на босу ногу и политые поутру улицы слагались в дополнительные условия существования. Место проживания - Эртелев переулок. Кое-какие детали в счёт не идут.
Он - на одной стороне, я - на противоположной. Ближе к полудню мы, случалось, орали в открытые окна друг другу что-то вроде приветствия. Город на лето пустел, как эхо. Расстояния таяли. Любопытство к миру укреплялось надеждой, что его фрагменты все до единого в один прекрасный день сойдутся в одно целое. Сегодня я сомневаюсь, насколько верно я понимал слово "целое".
Если случалось зайти к нему на утреннюю чашку кофе, наши немногословные беседы под сенью томов готического Ницше (непременно добавить о царственном пурпуре переплётов) сопровождались неизменным шарканьем по коридорам весьма странного персонажа. Бывшего доктора. Неустанно и бессонно бродившего в застиранном сиреневом исподнем, - мокрого от пота и непонимания причин несовпадения со временем. Он напоминал жалобу, которую никто не слышит. Обречённость маятника, с какой жил этот человек, вносила нужную строгость в умственные построения.
В ту пору можно было есть один раз в день, по слогам читать Анри Мишо и не задумываться о будущем, залегавшем (мнилось) только в неких формах искусства. Что вызывает теперь недоумение и даже печаль.
Один из лучших редакторов, математик по образованию, старинный приятель Бориса Гройса и Татьяны Горичевой, критик, написавший наиболее вразумительные страницы о множестве вещей, в том числе о поэтике Е. Шварц, А. Кушнера, соучредитель премии им. Андрея Белого, переводчик с французского, немецкого, английского etc (до сих пор его перевод "Балкона" Жана Жене, если не ошибаюсь, остаётся единственным), Борис Останин, словно гонимый Эриниями, пребывал в состоянии нескончаемого бегства - постоянно не осуществляемого побега.
Роль Эриний с полным правом отведём тому, что называется "мыслями". Проще - идеями. Их "количество", "неожиданность", "парадоксальность" не давала перевести дыхание ни ему, ни его слушателям. Хотя не исключено, что на этот счёт существует иное мнение.
История нашего знакомства проста в той же мере, в какой сами воспоминания о ней. Как-то ранним утром он постучал удочкой о подоконник моего окна в бельэтаже Суворинского дома, где я бивуакировался в качестве дворника прилегающих территорий, и, справившись о качестве моего Reinmetall'а, предложил немедленно присоединиться. Он отправлялся удить рыбу, если не ошибаюсь, в Шувалово. В ответ я пригласил его влезть в окно на чашку чая. Часов в шесть вечера стало понятно, что ни о какой рыбной ловле уже речи быть не может.
По прошествии года я заметил на подоконнике его комнаты машинописные страницы. Там же в горшке торчал "безуханный цветок". За окном падал снег. Подоконные страницы оказались началом "Пунктиров", жанр которых с трудом поддаётся определению - максимы? афоризмы? фрагменты? С переменным успехом он вёл их до "недавней" поры, но лишь незначительную часть удалось сохранить за время его хронически-бесчисленных переездов.
Недавно он сказал: "Многое утрачивает целесообразность. Удовольствие, вернее, jouissance снова стали доставлять "простые" вещи. В них проявилась давно забытая детская хищность…"
А два года тому он не достоялся на приём к митрополиту. Жаль. На вопрос, что же побудило его в жару сидеть в кромешной очереди, ответил: "Одно довольно непритязательное соображение; но сам поражаюсь, почему до сих пор оно никому не пришло в голову?.. словом, я хотел предложить им строить церкви в виде воздушных шаров. Ведь сколько на свете мест, где нет приходских священников, да и приходов как таковых, потому что нет храмов. А воздушный храм мог бы преспокойно и, представь себе, в надлежащей тишине приплыть на службу по небу…"
Как-то в начале этого марта речь зашла о хитроумии Набокова, о его пристрастии к ловушечкам, зеркальным отражениям, коробочкам в коробочках, анаграммах и тому подобному, - иными словами, о том, что не прекращает пленять сердца его исследователей.
"Не совсем так, - после паузы заметил Борис Останин. - Был такой человек, и его искусство не уступало… Однако любопытно другое, Набоков о этом очевидно знал".
2
В моём пересказе история Б. Останина прозвучит глухо и невыразительно. Тем не менее я, как мог, старался сохранить её логику.
В 20-х годах во вселенной шахмат сияла более чем яркая звезда гроссмейстера Рети. В нм угадывали совершенно новое явление. Его мышление радикально отличалось от того, что вошло в обиход и стало разменной монетой спортивных или коммерческих турниров. Кажется, именно в это время он издаёт книгу об "ультрамодерных" (sic!) шахматах. Высказанные им концепции опрокинули бытовавшие представления. Возникло даже нечто вроде движения… Спустя год или два Рети уходит из Игры. Скука склоняет его к шахматным задачам. Но и это длится недолго. Он оставляет искусство композиции и, если верить молве той поры, обращается к художественной литературе. Далее его следы теряются. Нас интересует другое.
Среди созданных им шахматных задач есть одна, посвящённая его же известному "дебюту". Набоков, не секрет, также увлекался шахматными композициями - "problems". "Poems and Problems".
Прежде чем перейти к существу задачи, надо сказать, что в шахматах существует не только привычная с детства французская нотация - "е2-е4" (построенная на декартовой системе координат, полагающей началом счисления ноль или солнце), в которой ряд чисел поднимается с единицы крайнего поля белых, тогда как изначальное число чёрных по этой оси - 8 (восемь).
Обозначения позиций фигур известны. В отличие от французской, в английской системе, ныне вышедшей из употребления, - две числовых оси, две системы координат - белая и чёрная. Каждая начинается со стороны игрока, делающего ход. Буквенные обозначения соответствуют английским названиям фигур. Король - K (King), Ферзь - Q (Queen), Ладья - R (Rook), Слон - B (Bishop), Конь - N (kNight). ("Подлинная жизнь Себастьяна Найта" - также изменяет свои именные координаты.) К каждой из пары ладей (слонов, коней) в начальном положении добавляется буква К или Q, в зависимости от того, к кому ближе фигура - к королю или ферзю. Например, королевский конь в начальной позиции - N K1, ферзевый конь - N Q1.
В этом контексте становится ясным потаённый "замысел" дебюта Рети, в котором ход конём неизбежен и запись которого выглядит как N - B K 3 (N-a-B-o-K - цифра 3 очевидно намекает на русское В), равно как и пристальный интерес самого Набокова к дебюту Рети и самой задаче, первый ход решения которой преподносит нам анаграмму имени писателя.
Причём немаловажно и такое обстоятельство - зеркальность английской записи одинаковых ходов белых и чёрных различала обыкновенная черта: над знаменателем белые, под - чёрные. Так что, вполне вероятно, речь могла идти и о каком-то "ответе" Рети - Набокову, равно как и о возможном знании Рети того, что его "поймут".
Не следует упускать ещё одну деталь: в средние века, то есть до введения в правила игры рокировки, у короля в случае угрозы была возможность пойти как конь. Но всего один раз. Это называлось прыжком короля. Или, если угодно, - Лужина. Из книги.
Фразу, которой заканчивалась рассказанная Борисом Останиным история, оставляю без изменений: "Но есть книги, которые на свежем воздухе читать невозможно…"
 
Hosted by uCoz