Бетонные голубки

Дмитрий Голынко

БЕТОННЫЕ ГОЛУБКИ

ИЛИ НЕСКОЛЬКО ТОСТОВ
ЗА ГЕРНИКУ ГВЕНИЦЕЛЛИ

Тост

Я пью кампари за все, в чем винили меня,

за мнемозы в салоне авиалайнера,

за невроз и военные астероиды,

за жокейские слаксы из ткани виниловой,

за мегаполиса смог, выхлопными воланами

стелющийся, и за шляпку тирольскую.

Я пью себе за беспорядки постколониальные,

за микроволновую скуку богемную,

и за буржуазный уют с покрытьем тефлоновым.

И за из-под ног уходящую траурным валиком

почву нашей интрижки с тобою, Герника

Гвеницелли, где перегной вперемешку с флоксами.

Герника, в звездный наш на окраине кампуса

создали мы наслаждения зону оффшорную,

в стареньком трейлере ведя уединенную,

a la корабельный кок на кособоком камбузе

стряпала ты салат с дыней и корнишонами,

и с голубой солониной из классика орденоносного.

Местные асы магистратуры и соискатели

бакалавриата снабжали нас дозою мескалиновой,

марками кислоты или экстази таблетками.

Рядом искрило море катодными электроскатами.

Возле кадок с карликовыми эвкалиптами

вечерами впадали мы в эпилепсию

поцелуев с процентом токсичности повышенным.

Я разгадывал губы твои как задачник сфинкса и

доставал твои удаленные миндалины

тренированным языком, образцово вышколенным.

Пью за то, что вызубрил патафизику

флюидов слюны твоей с хмелем ментоловым,

c привкусом чупа-чупса, смоквы иль чизбургера,

или кебаба - от дневного меню в зависимости...

Остается подвергнуть психопатализу точному

отчего в нас вонзилась так - зубочисткою

в кариес - разлуки долото незавидное...

Здесь прошелся тайфун

селевый поток

локомотив обесточенный.

Здесь прошелся секатор газонокосильщика,

на корню зачищая нашей страсти растительность,

основательней твоего депилятора.

Взяли мы расставания ссуду посильную

на музей нашей связи, где ждет посетителя

тысяча пятая боли колонна с пилястрами

боли, каннелюрами боли, акантами

ее же. Если музей будет нерентабелен,

то водородная блямба, пимпа нейтронная

иль гексаген забвенья займут место вакантное

силы, его разрушающей, лишенной ориентации...

Боль так и останется нетронутой.

Знаешь, пята ахиллова повседневности

нашей - ее, медленней ниндзя, темп черепаховый,

и хроническая недостаточность фабулы,

мы растормозили ее бессюжетность внешнюю

небезопасной сексуальности перепадами

от пика самоотдачи до взаимной антропофагии.

Ты косметикой горя себя штукатурила,

подводила контактные линзы бесслезные,

красила волосы безучастности перекисью,

всех возрастов безупречная натурщица,

шнуруя фуфайку с кислотными блестками,

обзывала себя нарочито «старою перечницей».

Пью за то, что мы благодаря мастеру

дел абортных не обзавелись потомками,

и нашего трэш-приключения загогулины

не наше дитя замарает грунтовкой фломастерной.

Alas, мы воздвигли деревню потемкинскую

общего языка любви на вавилонском гумусе.

Мышьяком, конфитюром или кураре отравлены

стрелы амура с древком бамбуковым, -

износоустойчивость их гарантирована.

Их попаданье, известно, чревато травмою,

от нее не укрыться и в болеубежище бункере,

и в кладке берлинской стены, и в руинах античности,

в ее глиптотеке с гегемонией неподвижности,

и в гудроновых джунглях с мигалками-семафорами,

и в содома ста тысячи днях на бандажа привязи.

От нее не укрыться - и чтобы на ход ноги выжить бы

за тобой хоть на край я пустился бы в марафонский бег,

но нет между мной и тобою дистанции спринтерской.

Но, как ни странно, и боль бывает пороговой.

Личины червя, саламандры, пичуги, хариуса,

позволят пройти все уровни боли-матрицы.

Но коды доступа к выходу запаролены,

почему-то крэкнуть не удосужились хакеры

систему суперзащиты нашего романчика.

Мы ошибка-эксцесс 2000 в глобальном компьютере.

Мы из-за дефекта растра окарикатурены на плоттере.

Мы среди призеров разлуки лишь парвеню, выскочки...

Мы в студийной записи на автопрогоне сплюснуты

в такую провальную программу пилотную -

ее даже с купюрами в эфир публичности не выпустят.

Нас не выпустят в блиц-интервью на подиум.

Мы с тобою, как топ-мотылек с шоу-ментором

не растрезвоним orbi свой опыт болезненный.

А тебе мечталось, что в блокбастере подлинном

(не в малобюджетном) мы взлетим беззаконными кометами

иль бетонными голубками сквозь эратосфер лезвии,

в космопарке античности, где дистиллированный вакуум,

мы эроса и антероса проштудируем фарватеры,

в рудниках Эронии обоснуемся на велфэре,

и экспедиция наша с мытарствами и бивуаками

вряд ли будет устелена комфорта сахарной ватой,

и самим себе в назиданье мы анабиозу подвергнемся,

или двойней пришельцев-инопланетян из комикса

в криогенной камере мы заморозимся

за звездолета термостойкой обшивкою...

Вспомню все это с иронии коликами,

возьму кальян с анашой доморощенной,

затянусь в позе многоканального шивы - за

триллионы нулей, прокручиваемые холдингом,

за серийного мачо, накачанного анаболиками,

за беженцев лагеря с микробами патогенными,

за дыру в геометрии между пери и хордою,

за кормление тамагочи суповыми наборами,

за сварку реальности хоть автогеном бы -

но не за тебя, не за тебя, Герника.

6 ноября - 12 декабря 1999 года

Тост

Пью компари в афростандартной гостиной

за тебя, Герника Гвеницелли,

за твоего самого самого гостию,

нулевку груди и клоны ресниц твоих.

Ты янтарная мулька, в кулон запаянная,

пью за то, что из фальконета иль бластера

ты выстреливала мне в затылок

или в лобные доли обоймой соблазна.

За тебя, Герника Гвеницелли,

за твою алебастровую эпидерму,

аппетитней венского шницеля,

за истерик твоих эпидемии

и за обостренья моей обсессии,

измеряемой скукою - киловаттами,

за то, что мы в тубе страсти всесильной

тыркались подслеповатыми кротами.

Ты была только тело, тесто, машина

тестированья и производства желанья

и расточенья его, и кокетства мастерского

глазным яблоком или молочными железами,

или спонтанных обид затяжными кадрилями.

Мы себя растрачивали такими масштабами,

что модернизировать умудрились

любви логическую машину.

Повороты ее карусельного диска

приводят, известно, к травмы повторам,

но мы предсказуемой афродизии

разнообразили комбинаторику.

С гонором подопытных кроликов

мы друг рассказывали каждым вечером

о своих экспериментах с Эротом,

вымышленных и достоверных.

Разработав ласк арсенал словесный

мы позиционной эротики треннинг

отвергли ради сессии откровенного

о своих желаниях говорения,

ты излагала доктрину публичности -

меня развлекала придумками о пертурбациях

твоей близости с ихтиандром иль велоболистом

на корте для лаун-тенниса или